Покровский бульвар: « На том же месте, в тот же час!»

№6(49), июнь 2009
Николай Ямской
Покровский бульвар. Именно здесь наткнулись на остатки стен Белого города, именно в его домах располагались типичные советские коммуналки, именно отсюда уехала в эвакуацию Марина Цветаева.
Не было бы сенсации, да парковка помогла. В феврале 2009 года об этой сенсации сообщило большинство московских газет. Дело в том, что для чрезвычайно чтимых в столице железных коней на старинной Хохловской площади стали рыть подземную парковку. И довольно скоро под слоем земли наткнулись на фрагмент крепостной стены Белого города.

Уникальность находки в том, что до сих пор взглянуть на такое было невозможно. А все потому, что ранее обнаруженные остатки стен Белого города либо исследовались и вновь засыпались, либо — как это, например, случилось на ближайшей Мясницкой площади — разрушались при строительстве метро. Сегодня полюбоваться творением древних мастеров может любой желающий. Для этого достаточно подойти к Хохловской площади с тыльной стороны старинной гостиницы на Покровке и заглянуть в вырытый для подземной парковки котлован. На дне его очень хорошо просматривается стена, поражающая своей мощью и размерами (длиной 60 м, шириной 4,5 м и высотой около 1,5 м). Пока ее сверху прикрыли от осадков временным навесом. Говорят, археологам удалось договориться с застройщиками, что в дальнейшем стену уберут под стеклянную крышу. А рядом разместят экспозицию, в которую войдут новые интересные находки, обнаруженные в ходе раскопок. О том, что они последуют, сомнений нет. Обнаружение предметов древнего быта, нательных крестиков и монетных кладов в таких случаях — вещь обычная.

Там, где жизнь, вроде бы, удалась.
Оба, глядящие сегодня с противоположных сторон на разрытую Хохловскую площадь, здания сами, в определенном смысле, артефакты. И дом №1 по внешнему проезду бульвара, и его «визави» под №4 по внутреннему — респектабельные дома начала ХХ столетия. Об их принадлежности именно тем временам говорит сама внешность. Например, характерный декор фасадов, правда, с непременными ящиками кондиционеров, которые к ним пришпандорил уже новый, ХХI век. Однако на этом общее кончается. Далее начинаются «биографические» особенности. Восьмиэтажный дом №1 был сооружен в 1936 году для жильцов, которые, хотя «промакадемий» и не кончали, но в советской табели о рангах занимали весьма высокие места. Так что, построенный для этого контингента, дом изначально отличался повышенной комфортностью.

По-своему знаменательно сложилась история дома № 4, расположенного на противоположной стороне бульвара. В предыдущем номере, мы уже рассказывали, что до революции весь участок от Покровки до Хохловского переулка принадлежал владельцам колокольного завода и магазинов церковной утвари Оловянишниковым. Именно по их решению и встало здесь в 1913 году семиэтажное здание, большие, благоустроенные квартиры в котором сдавались внаем людям, не то чтобы очень уж богатым, но вполне обеспеченным. Сегодня входы в это омоложенное евроремонтом здание увешаны табличками представительств многочисленных компаний. Первые из них, помнится, поселились здесь еще в 70-х годах прошлого столетия. И были почти все зарубежными. Сегодня и наш отечественный бизнес тут совсем не чужой. Во всяком случае, если верить вывеске: «Имидж-студия Ларисы Шарин. Профессиональный центр моделирования ногтей». Это лишь усиливает впечатление, что жизнь в стенах дома №4 всегда дышала респектабельностью и благополучием. Но, увы! Ногти здесь, оказывается, холили отнюдь не всегда…



«Отзынь, гнида!»
Оказывается, и на такого рода выражения можно было в нем напороться. Зазвучали они вскоре после «Великого Октября». А занесли их с собой новые жильцы, которых «затрамбовали» в квартиры прежних господ. Понятно, что ни комфорта, ни уюта это новоселам не добавило. Причем, не только тем, кому в качестве жилья достались совершенно к тому не приспособленные барские кухни и ванные. Хлебнули лиха даже те, кому, вроде бы, посчастливилось въехать в гостиную с камином, потому что исправно действующее до революции водяное отопление не работало. Разводить камин — никаких дров не напасешься. Их при тогдашнем дефиците на все, даже на экономную печку — «буржуйку», не хватало. А тут еще невероятная теснота, грязь, толкотня в «местах общего пользования»! Словом, перманентно предгрозовая обстановка. Поскольку с культуркой у народа было «не ахти», а от ненормативной лексики «зашкаливало», любое самое пустяковое неудобство имело тенденцию перерастать в многолетнюю склоку. А то и сразу взрывалось коллективным мордобоем. Что, собственно, и описал в 1925 году в своем знаменитом рассказе «Нервные люди» Михаил Зощенко. Помните? Некая гражданка опрометчиво пользуется соседским «ежиком» для прочистки личного примуса. Тут же вспыхивает перепалка. В выяснение отношений мгновенно втягиваются все высыпавшие на кухню соседи. Нервы у измученных совместным проживанием жильцов и так натянуты как струны. А тут еще инвалид Гаврилыч является: «Что это — говорит, — за шум, а драки нету?» Тут она и началась… В итоге — «скучающий на полу» Гаврилыч с пробитой кастрюлей головой. Недолгое разбирательство в районном суде, и строгий вердикт нарсудьи: «Революционная законность не дозволит вам справлять свой дебош на развалинах прежней жизни!»

«Путевка» на Восток по шоссе Энтузиастов.
К сожалению, в 1920 годах эта «законность» лишь подлила керосина в огонь. Ибо ввела порядок, при котором «разоблаченный антисоветский элемент» автоматически выселялся из квартиры. Поскольку арест одного квартиросъемщика сразу же открывал перспективу улучшения жилищных условий остальных, мощный «стук» из коммуналок начался еще на заре советской власти. Ну, а уж когда грянули незабываемые 1937 — 38 годы, доносительство «по-соседски» обрело черты форменного психоза. Обитатели дома №4 эту эпидемию пережили как все, то есть жестоко страдая от бессонницы. Потому что пока одни — по расчету, «зову души» или строго доверительному заданию районного НКВД — корпели над списком «жильцов-контриков», другие с замиранием в сердце прислушивались, не стучат ли за их дверью сапоги. В итоге к 21-й годовщине ночные труды «энтузиастов» увенчались успехом. Правда, лишь в том смысле, что в 1937 году примерно сорок жильцов дома принудительно поменяли уют Покровского бульвара на суровую красоту «мест общего пользования» в Инте и Бамлаге. Зато в следующем, 1938 году справедливость отчасти восторжествовала. И в тех же краях, где даже северные олени ходили под конвоем, многие «энтузиасты» нагнали «первопроходцев». При этом о наговорах в их приговорах речь не шла. Просто, как своевременно указал товарищ Сталин, некоторые чересчур активные товарищи на местах и даже чекисты своей неумной рьяностью «злостно дезориентировали органы». И, следовательно, преступно помешали им «бороться с настоящим, глубоко замаскированным врагом».

,

По волнам нашей памяти.
Между тем людей, сумевших остаться людьми даже в тех весьма унизительных для человеческого достоинства коммунальных условиях, оказалось совсем немало. Не знаю, как в доме №4 на Покровском бульваре, но в нашей коммуналке на Сретенке все-таки конфликтовали не часто. Чаще по-соседски помогали друг другу. Конечно, совсем от сомнительных «прелестей» совместного коммунального проживания никто никого избавить не мог. Но были родители. Были их личный пример, достоинство, несуетная любовь. И многое еще, что так и не позволило омрачить ни нашего «счастливого сталинского детства», ни нашей «украшенной» хрущевским волюнтаризмом юности. Ведь совсем не случайно, что именно из тех мрачноватых коридоров и облепленных персональными звонками дверей вышло поколение покорителей сибирских рек, космоса, мирного и не очень мирного атома. Да, многое случилось не «благодаря», а «вопреки». И без долгих сожалений давно покинуты моими сверстниками те стены. Но, все же осталась о них в памяти неподдельная теплота. И потому нет-нет да и позовет она словами Костика Ромина из известного всем фильма: «Туда, туда, в коммунальный очаг у Покровских ворот»…

Уголок войны и мира.
Так уж исторически сложилось, что самым бойким местом на Покровском бульваре конца ХIХ начала ХХ веков стал его отрезок между Хохловской площадью и Казарменным переулком. Это, между прочим, и самая молодая его часть. До 1891 года никакой зелени здесь не было. А все пространство между проездами занимал обширный плац Покровских казарм. Возникли они в еще в 1798 году под высочайшим покровительством императора Павла I, который к градостроительству тяготел и против возникновения бульваров не возражал. Однако душу отдавал все же казармам. В связи с чем, их величавое здание с характерным классическим портиком стало архитектурной доминантой этой части Покровского бульвара. Плац перед казармами тоже долгое время был доминантой, потому что на нем без малого век свежее «пушечное мясо» учили, во-первых, правильно тянуть носок, а во-вторых, хорошенько рубить и колоть.

Мирное наступление бульвара на эту площадку началось только на излете ХIХ века. В 1891 году плац уменьшили и обнесли забором. Между ним и внутренним проездом выгадали место для узенькой аллеи, обсадив ее по краям строем молоденьких тополей. По обе стороны от аллеи протянули линии конки. Когда в 1911 году конку сменили трамваи, деревья уже вовсю шумели раскидистыми кронами. Правда, при движении к Покровке их вытянувшийся в струнку строй проплывал лишь за окнами слева. Потому что справа по-прежнему казенно тянулась ограда плаца, на котором гоняли молоденьких призывников в колючих серых шинельках.



Наркомовский вид за баснословные деньги.
Пока полвека назад Покровский бульвар прирастал участком, который ныне является самым молодым не только на нем, но и на всем Бульварном кольце, роль единственного зеленого уголка перед казармами и плацем выполнял небольшой тенистый сад. Расположенный между владениями 8 и 12, он украшает округу уже третью сотню лет, поскольку возник еще в 1754 году вместе с так называемой Межевой канцелярией, которой, собственно, и принадлежал. В 1932 году сад превратили в детский парк. И присвоили ему имя В. Милютина. Сегодня вряд ли кто из посетителей этого уютного уголка помнит, что был в первом советском правительстве такой нарком земледелия. Но, все равно без всякой связи с конкретным человеком ласково зовут детский парк «милютинкой». Зато о цене здешней земли судят не хуже любого наркома. Особенно площадей, примыкающих к заключительному участку Покровского бульвара. Это самый старый, заложенный еще в 1820-х годах, его отрезок. И самый красивый. Потому что от угла Казарменного переулка бульварная аллея начинает плавно, с небольшим изгибом уходить под уклон. Так что, доселе довольно скромный, даже где-то подчеркнуто неброский, бульвар вдруг обретает то, что современные риелторы называют «хорошими видовыми возможностями». В ближайшем к этому месту современном комплексе «Дом на Покровском бульваре» (Казарменный переулок, 3) эти «возможности» прямо-таки кусаются. В докризисные времена квартиру площадью 137 кв. м в нем предлагали аж за 576,8 млн рублей. А все из-за открывающегося из южных окон прекрасного панорамного вида исторического центра Москвы.

Коммерческий образец военно-инженерной классики.
Впрочем, и с нашего пешего— прогулочного уровня Покровский в этом месте удивительно хорош. Особенно осенью, когда аллея покрывается золотым ковром, потому что в эту пору по обеим ее сторонам за теряющими листву деревьями как-то особенно живописно проступают очертания неплохо здесь сохранившейся архитектуры Москвы начала ХIХ — середины ХХ веков. Нет, действительно, почти каждое здешнее строение претендует на звание «дома-легенды». Взять хотя бы великолепный дворец у трамвайной остановки «Дурасовский переулок». Белокаменный цоколь с арками, прекрасных пропорций шестиколонный портик. Лепные барельефы над боковыми окнами. Видно, что не постояли за ценой при возведении этого красавца богатые дворяне Дурасовы. А в результате Москва, по оценке специалистов, получила «один из представительных образцов зрелого классицизма». Более поздние владельцы продали дворец (владение №11) за 200 тыс. тогдашних рублей Практической академии коммерческих наук. Существовало это высшее учебное заведение на деньги московского купечества. А учились там их наследники. И, видимо, неплохо получалось. Ну, хотя бы потому, что в отличие от некоторых нынешних коммерсантов, самые плутоватые из них знали: если и воровать, то с прибыли, а с оборота — Боже упаси! Совершенно иной контингент принял дворец в 1932 году. Тогда сюда из Ленинграда перевели военно-инженерную академию. И снова уровень профессиональной подготовки ее выпускников приятно удивлял. Только чему поражаться? Все же в бывшем дворце Дурасовых своими уникальными знаниями со слушателями делились военачальники ранга легендарного генерала Карбышева и ученые уровня будущего президента Академии наук СССР М. Келдыша.

Революционный спазм.
На исходе второго десятилетия ХХ века, а точнее, в разгар Первой мировой войны, «серая скотинка» взбунтовалась. Причем в Покровских казармах такое случилось дважды. Сначала в октябре 1917 года, когда, узнав о перевороте в Петрограде, расквартированный здесь 56 запасной полк сразу же поддержал большевиков. Да и как не поддержать, если те обещали все и сразу — мира, земли, хлеба! Под эти посулы солдаты полка взяли почтамт на Мясницкой, отбили у юнкеров Междугороднюю станцию в Милютинском переулке и поучаствовали в штурме Кремля. Однако не прошло и полгода, как красногвардейцам — новобранцам из тех же Покровских казарм — пришлось, по существу, все повторять, но на этот раз уже выступив против новых кремлевских хозяев. Ибо те, взяв власть, обманули даже своих союзников: левых социал-революционеров (эсеров). Нет, мир, хотя и грабительский, они с Германией заключили. Но зато втянули страну в гражданскую войну. А с землей и свободами вообще приказали «обождать». В июле 1918 года раздосадованные левые эсеры подняли против большевиков мятеж. Волею судьбы роль «запала» в нем сыграл начальник отдела ЧК, эсер, Яков Блюмкин. Используя свое служебное положение, он обманом проник в посольство Германии в Москве и убил посла графа Мирбаха. После этого сигнала солдаты из Покровских казарм снова побежали брать телеграф…



Триумф «Железного Феликса».
Вечером того же дня другой военный отряд эсеров ворвался в здание ЧК на Б. Лубянке. Чекистские начальники, больше привыкшие иметь дело с безропотным подконвойным «материалом», предпочли разбежаться. Тем более, что главный из них — Феликс Дзержинский уже сидел в чулане штаб-квартиры мятежников в Б. Трехсвятительском переулке. О том, как он туда самонадеянно явился, чтобы арестовать «оборотня» Блюмкина, но сам попал под арест, лучше вспоминать, заглянув в этот переулок. Благо на нашем пути он в пяти минутах хода по Покровскому бульвару. А пока, дабы не отклоняться от главного, лишь напомним, чем все кончилось. Путч народные массы не всколыхнул. Организаторы мятежа затоптались на месте. А тем временем деятельный Ильич привлек к делу свой «иностранный легион». Составлявшие его костяк латышские стрелки приказы не обсуждали: кого приказали арестовать — арестовали, на кого указали расстрелять — расстреляли… После столь убедительной процедуры никакой смуты из классического здания Покровских казарм больше не исходило. В 1933 году они были надстроены и названы именем Дзержинского, видимо, в награду за редкое мужество, с которым он перенес затворничество в эсеровском чулане. Плац, в конце концов, тоже «умиротворили». В 1954 году на его месте разбили нормальную бульварную аллею. А вдоль казарменного корпуса проложили прямой путь для проезда транспорта.

У истоков градостроительной и человеческой двуликости.
В отличие от своего роскошного визави, строение №14 по внутреннему проезду в архитектурном отношении куда как скромнее. Особенно его левая часть. По существу, это «прилепленный» к дореволюционной постройке довольно непритязательных форм дом, который в 1930 году построили для работников Высшего совета народного хозяйства. Впрочем, заселился в него со своими семьями в основном мелкий ведомственный планктон. Да кое-что выделили «передовикам советского искусства». Один из таких — заслуженный художник республики В. Пчелин, получил здесь квартиру в 1937 году. И прожил в ней вплоть до кончины в 1941 году. Свой путь в искусстве Пчелин начинал многообещающе. Одна из первых же его работ «Молодые у тестя» (1892 г.) принесла заслуженную известность и была приобретена «Третьяковкой». Разительный поворот произошел с приходом к власти большевиков. Какой — лучше судить по картинам. Но, кое-что объясняют и названия: «Взятие Кремля в 1917 г.», «Приезд Владимира Ильича Ленина», «Всесоюзный колхозный съезд в гостях у «Красной Армии». В результате, полотна Пчелина открыли собой ряд полотен, вошедших потом в «сокровищницу» советской иконописи в духе «Маршал Ворошилов на коне и с обнаженной шашкой у постели тяжелобольного Горького». Но при этом, пожалуй, самая исторически ценная картина «Передача семьи Романовых Уралсовету» (1927 г.) была официально запрещена и упрятана в запасники. При всех своих весьма скромных художественных достоинствах, она худо-бедно оставляла потомкам уникальный шанс вглянуть на гибель последнего самодержца России глазами людей, которые его, арестованного, принимали на вокзале в Екатеринбурге и потом расстреляли. Позже, чтобы лишнего не болтали, расстреляли и их. К счастью, схожей участи Пчелин избежал. Он успел тихо скончаться в собственной постели. Чем лишний раз доказал, что в стране Советов мало было выжить, важно было еще и вовремя умереть…

«Там, где служба и опасна и трудна…»
А вот запись из дневника еще одного, в данном случае молодого, жильца этого дома: «2 мая 1941 г. Я сажусь на трамвай на остановке «Дурасовский пер.», еду до Кировской, где схожу с трамвая и еду на метро до станции «Охотный Ряд». Тут я схожу. Это самое шикарное место в Москве. Я подымаюсь по улице Горького, перехожу на другую сторону, захожу к букинисту посмотреть, какие есть интересные книги. Затем я снова перехожу улицу и иду по проезду Художественного театра, переходя Петровку и Неглинную, потом я поднимаюсь на Кузнецкий Мост…» Стоп! Здесь тогда находилась знаменитая дверь с окошком, в которой принимали передачи для арестованных НКВД. Поэтому мысль молодого человека сразу же перескакивает: «С моего горизонта исчезли все люди, с которыми я имел дело во Франции, — кроме матери… И действительно: сестра в ссылке на восемь лет, отец в тюрьме, и дело его еще не кончено…» Мать — это поэтесса Марина Цветаева. Молодой человек, автор дневника — ее 16— летний сын Георгий Эфрон или, как его звали домашние, Мур. Находящийся в застенках отец — Сергей Эфрон. Бывший белый офицер вместе со своей женой и детьми — старшей дочерью Ариадной и младшеньким Муром — 17 лет прожил в эмиграции. Находясь в Париже, был завербован советской разведкой. В 1937 году перед угрозой провала спешно бежал в СССР. После двух лет муторной жизни на положении заложников жена и дети наконец-то воссоединились с отцом на казенной даче НКВД в подмосковном Болшеве. И буквально через несколько месяцев оказались снова разлучены. Сначала «органы» взяли слишком «разговорчивую» Ариадну. А затем и самого, переставшего быть нужным, но при этом много знавшего, «лишнего» Эфрона-старшего. Счастье снять жилье в ведомственном доме на Покровском бульваре подвернулось Марине и ее сыну лишь после одиннадцати месяцев тягостного существования на птичьих правах и непрерывных скитаний по квартирам знакомых. Поэтому вполне понятен подъем, с которым, вообще-то, не склонный к восторгам Мур описывает в своем дневнике столь счастливо подвернувшиеся «хоромы»: «22.09.40. Комната замечательная. Большой новый дом на Покровском бульваре. Лифт. 6 этаж. Газ, ванна, телефон… В квартире — 3 человека, кроме нас. Платить за год вперед — 4000 р.». Увы, «закавыка» как раз в этой сумме — заоблачной для еле-еле перебивающейся переводом иностранных стихов Марины. Дело спасают некоторые коллеги из писательского поселка в Переделкино. И прежде всего, друг Пастернак. Он и два еще не сильно избалованных официальной признательностью творца — Прокофьев и Маршак — приносят по 500 рублей. Самое поразительное, что самыми внушительными взносами (по тысяче рублей каждый) на просьбу Марины отозвались Погодин, Тренев и даже Павленко — жест, надо подчеркнуть, со стороны этих высоко вознесенных советской властью писателей довольно дерзкий. Ведь деньгами, по существу, ссужали семью «врагов народа». Тем не менее, безоговорочное признание великого поэтического дара Цветаевой и очевидная драматичность ситуации, в которую она попала, оказались выше. Если бы хоть кто-то знал, что это были деньги на последний ее приют.

Портрет на фоне одиночества.
Относительно благополучная жизнь Марины и ее сына в доме на Покровском оказалась не только краткой, но и пронизанной предчувствием беды. Ее отпечаток отчетливо прослеживается даже на групповом дачном снимке той поры. При его разглядывании невольно потрясаешься. Представьте: ясный солнечный день 18 июня 1941 года. За три дня до начала войны. Подмосковное Кусково, куда снимающий там на лето «конурку» поэт, основатель футуризма, А. Крученых пригласил Марину с сыном. На снимке, сделанном местным фотографом, самым старшим по возрасту был 55-летний Крученых. Однако самым, пожалуй, возрастным выглядит его сосед в белой фуражке. И даже не по причине более внушительной, по контрасту с щупловатым Крученых, фигуры, а из-за какого-то сумеречного и вместе с тем надменно-замкнутого выражения полноватого лица. Но, это и есть 16— летний Мур! У кого-то из знавших сына Цветаевой в ту пору, его внешность ассоциировалась с неким римским императором времен упадка. Но я бы, скорее, обратился к свидетельству марининой подруги, знавшей Мура с младенчества. Впервые склонившись над его кроваткой, она невольно отпрянула. «Представьте себе — пояснила она, — на меня оттуда смотрело чудовищное, абсолютно взрослое лицо четырехмесячного ребенка…»



Мы будем назло жить долго.
Как утверждают профессиональные физиономисты, подобные лица характерны для тех, кому суждено рано уйти из жизни. Из-за этой «печати» они выглядят гораздо старше своих лет. И ведь как страшно все исполнилось! Война. Эвакуация в Елабугу. В последний день августа 1941 года Марина накладывает на себя руки. Она так и не узнает, что уже три недели как ее находящийся в застенках муж, Сергей Эфрон расстрелян. Ее сын, Эфрон-младший, вернется в Москву лишь после двухлетних одиноких скитаний в эвакуации. Несколько месяцев он проучится в Литинституте. Но затем будет мобилизован и в составе маршевой роты отправится на Западный фронт. 7 июля 1944 года наспех обученный 19 —летний рядовой Георгий Эфрон сложил голову в первом же своем бою. Как и где точно, не знает никто. В могиле под табличкой с его именем у деревни Друйка лежит какой-то неизвестный солдат. Из всей семьи уцелела лишь Ариадна. Она провела долгие годы в заключении. И была реабилитирована лишь в 1955 году. Как сказал мудрый, всего три года не дотянувший до своего 90-летия писатель Корней Иванович Чуковский: «В России нужно жить долго. Только тогда можно дожить до чего-нибудь хорошего…»

Хорошее, надеемся, посетит вас уже при следующей прогулке. На этот раз — по Яузскому бульвару.

The Directory
Мария Алира Фатеева, продюсер и PR-директор
2 октября в баре Perepel свой день рождения отпраздновала Мария Алира Фатеева, продюсер и PR-директор.
Юлиана Голдман
Телеведущая, журналист Юлиана Голдман стала обладательницей титула "Королева Голливуда 2020"
Мария Геворгян – актриса, оперная певица
Мария Геворгян – актриса, оперная певица, обладательница лирического сопрано, лауреат международных и всероссийских конкурсов.
Дарья Манохина: «Танцы про то, что красота – внутри нас».
THE FASHION HOME & INTERIORS AWARDS
В Москве прошла первая международная премия THE FASHION HOME & INTERIORS AWARDS
Арсений Кожухов
Доктор медицинских наук, профессор. Офтальмолог-хирург высшей категории. Стаж работы по специальности – 26 лет
Безумный Лесник, антикафе
Первые антикафе в России начали появляться с 2010 года. За семь лет существования на нашем рынке появились сотни кафе подобного формата. Концепция антикафе состоит в том, что посетитель платит за время, проведенное в кафе, а не за еду, которую разрешается приносить с собой, и услуги. Впервые данный формат был опробован в 2003 году в американском Солт-Лейк-Сити. В культурной столице – Санкт-Петербурге достаточно развита эта ниша, об этом рассказал один из основателей антикафе «Безумный Лесник» – Александр Лачихин.
Формирование культурно-исторической политики России и работа с молодежью как основополагающий принцип духовно-нравственных ценностей для развития сильного и независимого государства
Вопрос проблематики – снижение интеллектуального и культурного уровня общества
Nail-кухня: горячие рецепты от Kinetics
Анна Гарайханова, Кирилл Бударин (Персона Lab), Дарья Пентюх, Юлия Ткачук, Екатерина Орлова, Елена Шанская, Юлия Криль и многие другие.
Te Amo
Саша Project и Паша Руденко презентовали песню Te Amo
©2018 Радиус Города